Сколько ещё Путин будет править Россией. Мнение политолога Владимира Гельмана — в интервью ИА «Znak».

«Ностальгия по „хорошему Советскому Союзу“ — безобидная для властей форма эскапизма» 

— Владимир Яковлевич, опрос (ссылка на публикацию ИА «Росбалт», признано в РФ иноагентом) Института социологии РАН показал: «хотел бы жить при Брежневе» — одно из самых популярных предпочтений россиян, так ответила четверть опрошенных. Это, по-видимому, означает, что теперь они ощущают себя не как «при Брежневе», а хуже. Чем «брежневизм» лучше «путинизма?»

— На самом деле ностальгический образ позднего Советского Союза, -который укореняется в умах и сердцах многих россиян, имеет мало общего с реальностью 1970-80-х годов. В вымышленном «хорошем Советском Союзе» нет дефицита товаров и услуг, очередей, «колбасных» электричек в Москву, но есть государственные гарантии занятости и стабильные цены. Одним словом, это Советский Союз без крупных недостатков, воображаемый «портрет» которого соответствует идеалам значительной части россиян, особенно старшего поколения — тех, кто на себе испытывает сегодняшнюю скудость государственных социальных гарантий, рост цен и находит воплощение желаемого порядка в призрачном прошлом. Хотя в конце 1980-х–начале 1990-х они и сами довольно критически относились к советскому опыту.

Ностальгия по «хорошему Советскому Союзу» — очень безобидная для властей форма эскапизма, и власти её всячески поощряют, в том числе разными пропагандистскими усилиями, задача которых — закрепить представление о позднем СССР как об утраченном «золотом веке» нашей страны.

— Но, как вы подчеркиваете в «Авторитарной России», наряду с обособленностью и привилегированным положением элит, несвободой и репрессивной политикой в отношении инакомыслящих, стагнирующей экономикой СССР отличался сравнительно низким уровнем неравенства. «Путинизм» взял у «брежневизма» все плохое и ничего хорошего. По данным того же Института социологии РАН, запрос на социальную справедливость выдвигают 60 % респондентов. Зачем же российским властям напоминать о «хорошем Советском Союзе»? 

— Все зависит от того, как именно российская пропаганда подаёт и тиражирует образ «хорошего Советского Союза». С этой точки зрения показательны фильмы, освещающие эпизоды советского периода. Совсем недавно вышел фильм о поединке Карпова и Корчного за мировую шахматную корону. Молодой советский гроссмейстер Карпов — эталон патриотизма, правды и порядочности, готовый даже простить своему сопернику ошибочный ход. А вот Корчной, бежавший из СССР, подаётся как откровенный негодяй и воплощение абсолютного зла.

Этот вымысел греет души большого числа зрителей, которым предоставляются основания испытывать гордость за страну и за самих себя. И таким образом поддерживать позиции властей в противостоянии с Западом, заодно отвлекая себя от мыслей о том, что задачу снижения неравенства Кремль решать не собирается. Однако такая конструкция недолговечна. Для молодежи этот изобретенный ретроспективный идеал не настолько привлекателен.

— Но ведь тех, кто родился в конце 80-х и позже, кто не помнит или совсем не знает подлинного Советского Союза, не так уж много, меньше 20 % населения. Смогут ли они оказывать существенное влияние на политику, на результаты выборов, например? 

— Во-первых, по биологическим причинам доля этих поколений со временем будет возрастать. Во-вторых, они активны, у них есть естественное и сильное стремление к тому, чтобы улучшить своё положение в будущем. Сейчас перед ними большие препятствия, потому что сложившаяся система государственного управления закрывает возможности карьерного роста, основанного на способностях и достижениях. Карьерные лифты открыты родственникам и друзьям тех, кто занимает «командные высоты», но недоступны одаренным, энергичным, квалифицированным.

Эта ситуация схожа с тем, что происходило в период брежневского «застоя». На протяжении двух десятилетий, пока у власти находились ровесники Брежнева и люди чуть моложе него, элиты не обновлялись. И следующим поколениям было довольно тяжело продвинуться по карьерной лестнице. Да, они были лояльны к советскому режиму и по большей части не состояли в рядах антисоветчиков. Но кадровый застой привёл к тому, что со временем в обществе накопилось большое недовольство и сильное желание перемен.

Представим, что Путин, его ровесники и те, кто немного моложе их, будут занимать свои посты на протяжении ещё 20 лет. Тем, кому сегодня около 30, карьерные возможности откроются лишь к 50-летию, а те, кому сегодня за 40, просто состарятся и выйдут на пенсию. Это источник напряжения, которое может стать одной из базовых причин будущих перипетий, подобных горбачевской перестройке.

Нынешний политический режим не только не устраняет, но и накапливает множество проблем, откладывая их решение на более поздний период. Скажем, международные конфликты и санкции не воспринимаются сегодня как очень серьёзная угроза для будущего страны, но если такие тенденции будут развиваться ещё два десятилетия, то потом преодолевать их станет намного тяжелее. Последние восемь лет не растут реальные доходы граждан. Люди затягивают пояса, ищут альтернативные способы выживания. Но через 20 лет упадок будет ощущаться гораздо болезненнее и, может быть, окажется невосполнимым. То же можно сказать о технологической отсталости, с которой не справляется политика импортозамещения. Свежий пример — новость о том, что МВД выразило недовольство отечественными импортозамещающими процессорами, потому что их качество намного ниже, чем у зарубежных аналогов. А к чему мы придем, если технологическое отставание будет продолжаться ещё 20 лет? Чем дольше будет сохраняться нынешнее положение дел, тем труднее будет справиться с патологиями, которые со временем лишь усугубятся. И тем сильнее будет возмущение масс.

«Для старших возрастов лучше убогое существование, чем пугающая неопределёенность» 

— «Развод» народных масс с Путиным начался, очевидно, в 2018 году, с повышения пенсионного возраста. Снижению популярности, а значит, и легитимности Путина способствует пандемия коронавируса. В «Авторитарной России», имея в виду проведение референдума по поправкам к Конституции, вы отмечаете: «Главным приоритетом российских властей оказалась отнюдь не борьба с пандемией, а борьба за собственное политическое будущее». Положение Кремля схоже с тем, в котором он находился в 2013 году. Тогда Кремль вышел из кризиса доверия с помощью «ралли вокруг флага»: присоединения Крыма, «русской весны» на Донбассе, военной операции в Сирии. Как вы думаете, остались ли у Кремля ресурсы для повторения «ралли»? Что вам говорят об этом текущие переговоры Москвы с США и НАТО? 

— Скорее нет, чем да. Присоединение Крыма во многом было уникальным событием, россиянами оно было воспринято как очень успешная и к тому же бескровная спецоперация. Сейчас её повторение, скорее всего, невозможно. Внешнеполитические достижения, если они будут сопровождаться расширением подконтрольной Кремлю территории, вряд ли обойдутся без ощутимых потерь. Поэтому я не думаю, что усиление внешнеполитической конфронтации получит поддержку российских граждан. Едва ли мы увидим сильный антивоенный протест или массовое движение за мир. Но и возможностей для того, чтобы в сложившихся условиях внешнеполитическая конфронтация содействовала длительной поддержке властей населением, я тоже не вижу.

— От «крымского консенсуса» не осталось и следа. И, возможно, это только «ягодки», не исключено, что российский авторитаризм ждут ещё более значительные испытания на легитимность. Ведь как бы ни принуждали людей голосовать «как надо», к каким бы гаражам и пенькам их ни подводили, как бы ни фальсифицировали результаты голосования (а может, как раз по этой причине), негодность режима ощущается ими всё отчетливее. Усматриваете ли вы в связи с этим перспективу отмены президентских, парламентских, местных выборов? Перехода от электорального, гибридного авторитаризма, имитационной «потёмкинской» демократии к диктатуре? 

— Власти настроены на введение повсеместного электронного голосования. Это будет означать, что официальные результаты выборов совершенно перестанут зависеть от того, как проголосуют избиратели. Программа выдаст тот результат голосования, который запланирован президентской администрацией. Решение простое, технологичное, недорогое, но, с другой стороны, ненадёжное. Сейчас, какими бы несвободными и несправедливыми ни были выборы, Кремль всё-таки вправе утверждать, что опирается на поддержку граждан. Но когда выборы станут абсолютно фиктивными, а их результаты — неподконтрольными наблюдателям и участникам, он лишится этого мощного аргумента.

Это аргумент важен не только для населения, но и для элит, и лишиться его рискованно. В Беларуси все понимают, что на последних президентских выборах Лукашенко набрал не 80 % голосов, как было заявлено официально, а гораздо меньше, и теперь править, опираясь только на репрессии, ему довольно некомфортно и нелегко, такой способ правления не может эффективно использоваться длительное время. Если российские власти станут раз от раза объявлять о результатах выборов, заведомо не соответствующих предпочтениям избирателей, риски точно так же будут возрастать.

— И в чём же выход? В «Авторитарной России» вы не раз приводите высказывание политолога Адама Пшеворского: «Авторитарное равновесие держится на лжи, страхе или экономическом процветании». С процветанием дела в нашей стране идут всё хуже. Остаются ложь и страх. Но, в отличие от советской эпохи, мы живем во время свободы глобального обмена информацией. По силам ли власти поддерживать, а тем более усиливать эффективность пропаганды? 

— Вы правы в том, что эффективность пропаганды ограничена. Опросы показывают, что аудитория подконтрольного государству телевидения уменьшается, потребители информации постепенно перемещаются в интернет, а его контролировать намного сложнее. Все так. Но пропагандистская поддержка статус-кво строится не только и не столько на том, что «жить стало лучше, жить стало веселее» — в этом вряд ли убедишь людей, которые каждый день сталкиваются с ощутимым ростом цен и падением доходов, с удручающим качеством работы государственных служб на фоне пандемии. Акцент делается на другом — на том, что при кардинальной смене текущего порядка гражданам станет только хуже, что по сравнению с решительными переменами нынешнее положение дел представляет собою меньшее зло.

Причем эта точка зрения встречает значительную поддержку населения, особенно у старших возрастов. И дело не только в том, что эта категория больше других подвержена пропагандистской обработке. Многие возрастные россияне помнят о крушении своих надежд на лучшее и болезненных потерях в период перестройки и преобразований 1990-х годов (не случайно власти так педалируют сюжеты о «лихих 90-х») и полагают, что на старости лет им лучше как-то потерпеть и адаптироваться, чем рисковать и подвергать себя новым испытаниям. В их глазах альтернатива путинской автократии выглядит или нежелательно, или нереалистично, а издержки, связанные со сменой устоявшегося политического порядка, — слишком большими. Особенно для людей, зависящих от государства. Бюджетников, силовиков, работников государственных компаний, в том числе военно-промышленного комплекса, пенсионеров. Лучше убогое и бесперспективное существование, чем пугающая неопределенность.

«Поворот Кремля к массовым репрессиям может оказаться самоубийственным для него самого»

— А массовые репрессии — будут ли, с вашей точки зрения, при необходимости задействованы и они? Опросы говорят о том, что такой перспективы страшатся 40 % соотечественников. 

— Для властей эффективнее селективные репрессии, которые мы сегодня и наблюдаем. Люди постоянно находятся в подвешенном состоянии, они понимают, что могут неожиданно для себя подвергнуться разного рода наказаниям за «экстремизм», то есть просто-напросто за нежелательное, с точки зрения властей, поведение, будь то подписание петиции против действий мэра или проявление симпатии к произведениям авторов, «оскорбляющих религиозные чувства верующих».

Такая «политика страха», как я её называю, оказывается довольно продуктивной. В последние десятилетия жизни Советского Союза масштаб репрессий тоже был небольшим, и политзаключенных из числа диссидентов, представителей национальных движений в советских республиках было не так много. Но и политическая активность народных масс находилась на очень низком уровне. Значительная часть населения, хоть и испытывала негатив по отношению к советскому строю, предпочитала тайком слушать «вражеские голоса» и обмениваться критическими замечаниями на кухнях, не вынося свое недовольство в публичное пространство. Власть такое положение дел вполне устраивало.

Другое дело, что в отсутствие открытой критики и обратной связи элит и масс проблемы советского общества нарастали. Позднее, во время перестройки, они выплеснулись так, что разрушили государство. Но «кремлёвские старцы» коллапса СССР уже не застали. Скорее всего, нынешние обитатели Кремля рассчитывают на повторение этого сценария, поэтому для них воспроизведение духа и порядков 1970-х годов крайне желательно. Вы можете не любить Путина, это ваше право, только не говорите об этом на широкую аудиторию.

— Некоторые политологи называют путинский авторитаризм диктатурой. Мы что, действительно уже живём при диктатуре? 

— В политологии этот термин часто используется для обозначения альтернативы «демократии»: всё, что не демократия, то диктатура. Но в повседневном языке диктатура ассоциируется с очень жёсткими репрессиями, а в сегодняшней России масштаб репрессий гораздо меньше, чем при Сталине в СССР или при Пол Поте в Кампучии. Поэтому в своей книге термин «диктатура» я не использую.

Что касается репрессий масштаба сталинских, то они невыгодны и элитам, потому что они сами рискуют оказаться среди жертв: так же, как когда-то представители партийной номенклатуры, советских спецслужб, военачальники Красной Армии. В период 2000–2010 годов в России оказались за решеткой свыше 10 % мэров городов. Это значит, что, будучи мэром, вы с большой вероятностью можете очутиться в тюрьме.

Поэтому во власть зачастую идут люди более нахальные и рисковые, с одной стороны, и опирающиеся на высоких покровителей — с другой. Отрицательный отбор создаёт дополнительное напряжение в системе государственного управления. Поражённая коррупцией, сориентированная не на долгосрочное планирование, а на то, чтобы урвать «здесь и теперь», она и так не отличается эффективностью. А массовые репрессии грозят подорвать её ещё больше.

Наконец, осуществление массовых репрессий влечет усиление репрессивного аппарата, а для авторитарных лидеров это тоже представляет угрозу. Поворот Кремля к массовым репрессиям может оказаться самоубийственным для него самого.

— В «Авторитарной России» вы действительно пишете об угрозе для Путина и страны в целом «преторианского переворота» — захвата власти представителями спецслужб и правоохранительных органов. Каковы способы предотвратить «преторианский переворот»? 

— Мы на самом деле не знаем, как устроено управление силовым аппаратом в России, и строить догадки на этот счёт мне бы не хотелось. Но понятно, что по мере ухудшения ситуации в стране и снижения возможностей её исправить риски подобного рода событий увеличиваются. И чем больше власти опираются на силовиков, тем больше становятся эти риски. В советский период силовой аппарат находился под неусыпным контролем партийного и государственного руководства, эту традицию переняли и постсоветские режимы. Но недавний опыт Казахстана показывает, что ситуация всё-таки может выйти из-под контроля.

В целом в персоналистских авторитарных режимах эта проблема решается, во-первых, по принципу «разделяй и властвуй» — дублированием функций силовых структур. В этом случае полномочия не сконцентрированы в руках одного руководителя, а распределены между разными сегментами силового аппарата. Путин успешно использует эту практику: МВД функционирует параллельно с Росгвардией, Генеральная прокуратура — параллельно со Следственным комитетом.

Во-вторых, автократы прибегают к регулярной ротации кадров. Характерно, что после подавления протестов 2020 года Александр Лукашенко пошёл на серьёзные кадровые перестановки в своём силовом аппарате, справедливо полагая, что силовики, которые приложили немало усилий для подавления протестов, могут косо смотреть на своего президента. Как поступят в случае опасности в Кремле, предсказать невозможно. Я могу лишь отослать читателей к роману Габриэля Гарсиа Маркеса «Осень патриарха», где подробно показано, как стареющий вождь решает задачу контроля над своими силовиками.

— Недавно МИД Великобритании пригрозил российским олигархам конфискацией лондонского имущества. Следом Белый дом сообщил, что разработал персональные санкции против российских политиков, чиновников и руководителей госкомпаний, близких к кремлёвским кругам. Именно к таким решениям призывал и продолжает призывать Запад Алексей Навальный. Понятно, что такие угрозы могут высказываться не только из-за нынешнего геополитического обострения, но и в будущем. Владимир Яковлевич, способны ли, по вашему мнению, эти угрозы и тем более их исполнение разбалансировать единство правящих групп, подточить консолидированную российскую автократию? 

— Если те или иные олигархи и чиновники лишатся своих лондонских особняков, Путин, скорее всего, скажет им, что это их собственная вина и их личные проблемы: ведь вас предупреждали и призывали к «национализации элит», к тому, чтобы не вывозить свои капиталы на Запад, а вкладывать их внутри страны, а теперь разбирайтесь с Западом сами. Возможно, кому-то даже возместят потери, но только тем, кто входит в близкий круг президента.

В то же время надо понимать, что представители элит боятся не столько западных санкций, сколько — и гораздо больше — санкций со стороны Путина. Не то что с мэром — с любым представителем элит могут поступить так же, как с Ходорковским и братьями Магомедовыми, с Улюкаевым и Абызовым. Компромат, который может быть пущен в дело в любой момент, собран на каждого. Думать по поводу того, куда втягивают их российские власти, элиты могут что угодно, но у них нет никаких стимулов к тому, чтобы проявлять открытую нелояльность Кремлю. Пока он обладает сокрушительными инструментами принуждения, никаких активных действий со стороны элит не последует. Какие-то обличительные высказывания могут исходить лишь от тех, кто уже всё потерял внутри страны и перебрался за рубеж, кому уже нечего терять.

«С годами руководителям российского режима будет все сложнее принимать осмысленные решения» 

— По прогнозам (ссылка на публикацию Republic.ru, объявлено в РФ иноагентом) известного аналитика в области ТЭК Михаила Крутихина, 2023 год может стать годом пика добычи российской нефти, после чего начнётся её ускоренное падение, а к 2035 году добыча нефти в России может сократиться почти наполовину. Наш регулярный собеседник, экономист Владислав Иноземцев, считает, что падению доходов от экспорта российской нефти (а это основной их источник) будет способствовать и переход к «зелёной энергетике», к которому приступает Запад. Соответственно, проблема бедности и вызывающего социального расслоения обострится уже через 10 лет и затронет новые слои общества. Какие еще факторы будут ослаблять сегодняшний авторитарный режим Путина? 

— Если вынести за скобки разные непредвиденные обстоятельства, то главным фактором ослабления российского режима мне видится физическое старение его руководителей. С годами им будет всё сложнее принимать осмысленные решения, ведущие к долгосрочным позитивным последствиям для страны. Их временной горизонт сужается, и они всё больше и больше мыслят краткосрочными категориями, уже вряд ли заботясь о том, что будет со страной после них. Этим они напоминают позднесоветских руководителей, которые с годами к тому же и физически становились неспособны к интенсивной работе. Такая ситуация очень ярко описана в той же «Осени патриарха»: главный герой находился у власти больше ста лет и закончил свой жизненный путь длительной, тяжелой агонией, мучительной для его страны, а когда наконец ушёл, страна осталась в состоянии полнейшего разорения и хаоса.

— Как бы то ни было, уроки Казахстана подсказывают Путину, что ставка на преемника опасна. Тем более, что, скорее всего, по представлениям Владимира Владимировича, достойной замены ему не существует. Об этом вы пишете в «Авторитарной России». Это значит, что Путин, вероятно, не откажется от соблазна баллотироваться в президенты и в 2024 году. Но в 2030-м ему будет уже 77. В столь преклонном возрасте Россией не правил никто: Сталин умер в 74, Брежнев — в 75. Может ли столь солидный возраст послужить причиной, по которой сегодняшняя «выигрышная коалиция» вокруг Путина распадётся, и его «попросят» с поста президента, причем не избиратели, а элиты?

— Как я понимаю, «назарбаевский» сценарий возможной передачи власти рассматривался Кремлем во время подготовки поправок к Конституции в начале 2020 года. Их первый вариант предусматривал создание Государственного Совета, и некоторые наблюдатели допускали, что, уйдя с поста президента, Путин возглавит его. Но он, как мы знаем, на этот шаг не пошёл, а после казахстанских событий наверняка лишний раз убедился в том, что поступил дальновидно и правильно.

Наиболее рациональная стратегия для Путина, как и для любого персоналистского лидера, — удерживать в своих руках рычаги единоличной власти настолько долго, насколько позволяет здоровье. Некоторые руководители такого рода успешно пребывают у власти до очень преклонного возраста. Президент Камеруна Поль Бийя правит с середины 1970-х годов (с 1975 года — премьер-министр, с 1982 года — бессменный президент Камеруна – прим. ред.), в 2018 году он снова баллотировался в президенты и набрал более 70 % голосов. В следующем году ему исполнится 90 лет. Думаю, что и в России мы вполне можем ожидать подобного развития событий.

Конечно, можно привести пример и другого африканского политического деятеля — президента Зимбабве Роберта Мугабе: он был отстранён от власти своим окружением в результате серьезного внутриэлитного конфликта (Мугабе был вынужден подать в отставку на фоне выступления армии и начавшейся процедуры импичмента, после отставки ему была гарантирована неприкосновенность, щедрое «выходное пособие» и пенсия — прим. ред.). Но не будем забывать, что к моменту отставки Мугабе исполнилось 93 года.

— Как вы думаете, Владимир Яковлевич, возможна ли ситуация, когда «кремлёвские старцы» сами предпочтут не держаться за власть до последнего вздоха, а передать её следующему поколению, причём не подчинённым, а отпрыскам, «кремлевским принцам»? Не стоит ли политологам начать присматриваться к этим персонажам?

— Предсказывать не берусь, но вероятность того, что дети или внуки сегодняшних руководителей России унаследуют их посты и смогут удержать власть, скорее всего, невелика. Есть исследования, которые показывают, что в персоналистских режимах династическая передача власти очень редко оказывается успешной. Наиболее близкий нам пример — Азербайджан, где после смерти 80-летнего Гейдара Алиева власть перешла к его сыну Ильхаму. Но это, скорее, исключение, чем правило. В подавляющем большинстве случаев в автократических режимах, институционально оформленных как республики, а не как монархии типа Марокко или Саудовской Аравии, дети глав государств в итоге оказываются не у дел. И я не уверен в том, что дети и внуки Ильхама Алиева смогут реально претендовать на продолжение президентской династии. В Казахстане или в Узбекистане смена политического руководства проходила не по династическому принципу.

— В «Авторитарной России» упоминается ещё один знаменитый автократ — испанский диктатор Франсиско Франко. В середине 1950-х он начал сближение с западными демократиями, несколько расширил сферу гражданского права, создал условия для последующего «испанского экономического чуда». Может, и для нас ещё не все потеряно? Может, и мы ещё дождемся чуда от своего президента? 

— В книге я цитирую американского экономиста Дэни Родрика, который однажды сказал, что на каждого Ли Куан Ю в Сингапуре приходится много Мобуту в Конго. То есть на одного автократа-реформатора приходится куда больше автократов, которые доводят свои страны до ручки. Франко, который постарался интегрировать свой автократический режим в мир послевоенной Западной Европы и подтянуть Испанию с уровня отсталой европейской периферии до уровня развитых европейских стран, — тоже очень редкое исключение. Но Франко не был антагонистом западного капитализма, он боролся с коммунистами, которых поддерживал Советский Союз, а Испания во времена «холодной войны» ориентировалась на поддержку Соединенных Штатов.

Политика российских властей, напротив, во многом основана на конфронтации с Западом. И когда она обострилась в связи с присоединением Крыма в 2014 году, разговоры о модернизации страны, которые велись в 2000-х, быстро угасли, а курс на изоляционизм усилился введением контрсанкций и импортозамещением. Полагаю, что до тех пор, пока Путин и его окружение находятся у власти, поворот в сторону большей международной интеграции выглядит нереалистичным, и о проведении в России политики модернизации говорить не приходится.