Андрей Балабуха: «За свою жизнь могу отчитаться книгами»
В Петербурге на 75-м году жизни скончался известный писатель-фантаст и литературный критик Андрей Балабуха. Его вдова сообщила, что он страдал многими болезнями, долго не выходил из квартиры, но в больницу ложиться отказывался. Смерть наступила 2 декабря от инсульта
Самой своей личностью Андрей Дмитриевич олицетворял преемственность поколений российских фантастов. Он пришел в литературу еще в 60-х, в пору, когда братья Стругацкие, ныне классики, были еще «молодыми писателями». Мало какой сборник фантастки 70 – 80-х годов обходился без предисловия, рассказа или критической статьи Балабухи.
ИА FederalCity публикует интервью, взятое у Андрея Балабухи нашим корреспондентом на одном из заседаний петербургского литературного салона «Страница».
— Андрей Дмитриевич, вы — один из самых известных отечественных фантастов. Как вы ощущаете этот статус?
— Однажды едем с коллегами на некое литературное мероприятие и вдруг видим — патрульные машины, кареты «скорой помощи», вертолеты барражируют. Толпа. По дороге узнали, что на открытие церкви прилетел Патриарх. Как-то проехали, добрались до нужного места. На церемонии ведущая перечисляет почетных гостей — а меня забывает, хотя я тоже вроде бы почетный гость. Ну и ладно, мне-то что.
Внезапно слышу: «Самое главное забыла: сегодня среди нас патриарх…» Я начинаю судорожно смотреть в зал — где же он? А ведущая продолжает: «...отечественной фантастики Андрей Балабуха!»
С тех пор я привык быть «патриархом», хотя на самом деле себя им не ощущаю.
— Почему именно фантастика?
— У меня есть тезис, который я считаю основополагающим: «писатель» — это понятие родовое. Дальше писатель может быть прозаиком, драматургом, критиком и так далее... Но прозаик может писать фантастику, детективы, да хоть любовные романы — все, чего захочет его левая пятка. Он только должен ее слушаться — и это самое главное.
Я прекрасно понимаю, что с чисто торговой точки зрения нужно развивать успех на конкретном направлении. Пиши что-то одно — и хотя под конец ты сделаешься всем надоевшим и скучным, но навсегда превратишься в мастера «иронического детектива с героем-дамой и присутствием кота». Иногда это способствует карьере, иногда это карьеру губит. Я считаю, что «разбрасываться» — полезно. Да, я писал фантастику, пишу и буду писать, пока жив. Но кроме того, у меня вполне реалистические байки, исторические эссе, стихи, научно-художественные книги, критика, переводы... Я занимаюсь тем, что мне сегодня интересно.
— У вас всегда были такие взгляды?
— Лет двадцать назад мне передали мою первую рукопись еще школьных времен. Там был фантастический рассказ, реалистический рассказ, памфлет, стихи. Мне было интересно все. Когда в 14 лет я пришел в литературный клуб «Дерзание» во Дворце пионеров со стихами, меня послали к «поганым фантастам», а в серьезную литературу посоветовали не соваться. Ну я и не совался… до 2000 года, когда мне предложили выпустить первую книгу стихов в серии «Альтернативный Пегас. Поэзия фантастов».
— А как все-таки вы пришли в литературу?
— Начнем с образования — у меня его семь классов, оставшиеся закончил фиктивно, в 12-й школе рабочей молодежи Октябрьской ж/д. Ну и два курса Топографического техникума. А потом забрали в армию, вернулся практически инвалидом. Обратно учиться не взяли. По этой же причине не попал и в Литературный институт. Вот и вышло, что работать инженером я мог, а учиться — нет. Впрочем, в жизни это не помешало. Мне было интересно учиться самому — чему только можно. Работал фотографом в Военно-морском музее, аквалангистом-спасателем, топографом. В Проектно-конструкторском бюро прошел дорожку от чертежника до начальника отдела. Обстановка там была та еще. На одном из заводов нашего Управления стоял паровой котел аж 1898 года! Вот я и описал все это в рассказе — конечно, фантастическом. Через неделю шеф вызвал к себе в кабинет. Достав из-под стола газету с моим рассказом, уставился на меня оловянными глазами и поинтересовался, моя ли это работа. На следующий день я подал заявление по собственному желанию. Так я и стал профессиональным писателем. Сегодня у меня 23 книги. Ими я могу отчитаться за свою жизнь.
— Расскажите про вашу литературную студию.
— Сам я занимался сначала в семинаре блистательного фантаста Ильи Варшавского. Увы, после его смерти семинар прекратился. Обратились к Борису Стругацкому — он наотрез отказался. Мы его уговаривали в течение года. В конце концов он сдался — и оказался прирожденным руководителем, который руководил семинаром до самой смерти. Несколько лет я провел в этом семинаре, а потом понял — надо валить. Не хотелось стать тенью Стругацкого. Он был прекрасным преподавателем. Но его обаяние, харизма и талант слишком сильно подчиняли себе его учеников.
А в 80-х мы вместе с Анатолием Бритиковым организовали свой семинар. К сожалению, Бритиков вскоре ушел из жизни. Но студия существует до сих пор. Ведем ее вместе с моим соруководителем Леонидом Смирновым. Некоторые из моих учеников пришли в литературу, стали членами Союзов писателей, авторами многих книг и лауреатами престижных премий. Мой опыт показывает — нигде, никогда, никого и ничему нельзя научить. Но можно предоставить возможность научиться тем, кто хочет и может. Нельзя быть писателем-затворником. Даже те, кого так называли, вели мощнейшую переписку. Литератор — существо социальное, как муравей.
— В вашем рассказе 1974 года «Две копейки» человеку на сдачу дают двухкопеечную монету 1996 года. На деле в этом году уже не было не только копеечных монет, но и вообще российских монет этого года не существует. Так что это, похоже, какое-то антипророчество… Как бы вы написали рассказ на подобный сюжет сейчас?
— Точно не как тогда — просто потому, что сейчас я пишу иначе. Что касается того рассказа, я даже сомневался, включать ли его в новый сборник или нет. Ведь 1996 год уже прошел — и вроде бы стало не смешно... Потом понял, что все равно смешно, ведь теперь стало ясно, что речь идет о какой-то альтернативной реальности: СССР уже не было, а монета — вот она, есть!
А вообще, писатели — не пророки. Да, часто вспоминают, как Сирано де Бержерак говорил, что на Луну будут летать на ракетах. Но что такое ракета того времени? Пороховая шутиха. Тогда подобный метод путешествия казался не менее абсурдным, чем десятки других способов, перечисленных Сирано. Например, раздеться догола и обмазаться бычьими мозгами... Удивительные совпадения — это не магия, а игры теории вероятности.
И я не пророк. Но... В десять лет я имел честь быть исключенным из пионеров. Исключили меня потому, что на уроке пения гимн СССР я исполнял собственного сочинения:
В какие случится далекие годы,
Конечно, предсказывать я не берусь,
Разрушится созданный волей уродов
Как будто могучий Советский Союз…
И правильно исключили — художественный вкус у моих педагогов, несомненно, был…
Это было в 57-м году. Но какое же это было пророчество в десять лет?.. Поэтому я не стал бы писать сейчас о сороковых годах XXI века.
— Каким вы видите будущее литературы?
— Оно у нее есть. Она не умрет и никуда не денется. Но она меняется на глазах и будет меняться дальше, выправляя некоторую флуктуацию на линии своего развития. Ведь, начиная с Шумера, литература была искусством для избранных. Да, «бестселлеры» были всегда. Например, «Илиада» целиком или во фрагментах была найдена более чем в двухстах тысячах списков. Но в те времена популярность книги держалась сотни лет, а сейчас не более трех месяцев.
Литература была элитарным искусством, потому что требовала свободного времени и развитого ума. Для масс были уличные мистерии, театральные представления. В XVIII и XIX веках запустили Гутенбергов станок на полную — в условиях практически отсутствующей конкуренции. В итоге литература, не встречая сопротивления, стала главным видом искусства и даже главным видом получения информации. А вслед за ними появилась массовая литература.
Разрыв между разными видами литературы был огромен. Александр Сергеевич Пушкин издал свое собрание сочинений тиражом в три тысячи экземпляров. При помощи его друзей распродали тысячу, а оставшиеся две ушли со складов только к 1855 году. В это же время Фаддей Булгарин издавал сто пятую тысячу экземпляров своего романа «Иван Выжигин»... И это нормально. Книги будут издавать малыми тиражами и по большой цене — для тех, кому это надо. А для остальных будут компьютерные игры, онлайн-телевидение... Конечно, мне грустно, что мои первые книги печатали тиражом в сто тысяч экземпляров, а сейчас бывает и просто сто. С другой стороны, выложенный в Интернет сборник моих стихов скачали тридцать тысяч раз. А в советское время типичный тираж поэзии не превышал пятнадцати тысяч.
К привычному способу существования вернутся и сами авторы. На протяжении истории писатели либо имели независимый источник дохода вроде ренты, либо искали себе спонсоров и покровителей. А жизнь исключительно литературным трудом — недавнее изобретение, тоже, в общем-то, не являющееся нормой.
Беседовал Богдан Виноградов