Паоло Соррентино: «В Голливуде не совсем верно понимают Ватикан»
О ВАТИКАНЕ
— Думаю, в Голливуде не совсем верно понимают Ватикан. Дело даже не в критике Святого Престола или в мистике, которая его обычно окружает. На самом деле Ватикан — это обыкновенный мир, такое же сообщество со своими традициями, как и многие другие объединения, скажем юристов или стоматологов. Только Ватикан — это сообщество католиков. И, как во всех других сообществах, здесь есть свои ограничения. Здесь есть и выдающиеся личности, но есть и своя коррупция, конечно. У Ватикана, впрочем, есть одно важное отличие от всех других сообществ: это прежде всего мир мужчин, где женщинам отводится роль второстепенная, если хотите, роль обслуги. Мне всегда было любопытно, как религия может влиять на людские массы и контролировать их поведение. И это касается не только итальянцев, но и миллиардов людей по всему миру. У меня нет особых связей с этим миром, если не считать того, что я — итальянец, католик и пять лет проучился в церковной школе…
О ЦЕРКВИ
— Я не слишком религиозный человек, но мне нравится эстетика католической церкви: только не ее помпезное богатство, красота изощренно-идеальных ликов, их утрированная экзальтация, а помещения, недоступные для широкой публики. Я имею в виду скупые кельи монахов, скрытые монастырские дворики, созданные со скромным и уютным минимализмом. Есть в этом что-то привлекательное для меня лично. Особенно когда после посещения монастыря я прихожу к себе домой и вижу сотни вещей, которыми загроможден мой дом и которые, как мне кажется, просто необходимы для моей жизни. В этот момент я вспоминаю монашескую келью, где обитателю для жизни нужны всего лишь пять-шесть предметов обстановки — кровать, рабочий стол и стул, платяной шкаф для хранения и крест. И все это исполнено в дереве, включая полы. Это и есть духовный образ жизни — и он удивителен, хотя мне и нелегко передать все это словами.
ОБ ОБРАЗНОСТИ МЫШЛЕНИЯ
— Обычно я мыслю образами, и мне захотелось поделиться ими с другими. Возвращаясь к Голливуду: не то чтобы я не любил их фильмов. Ведь я вырос не только на фильмах Федерико Феллини. Просто я не одержим миром кино, который они создали, я не симпатизирую их иерархии в киноиндустрии.
О РАБОТЕ С АНГЛОЯЗЫЧНЫМИ АКТЕРАМИ
— Мне часто приходилось работать с англоязычными, в том числе американскими, актерами. Но я никогда сам не искал встреч с ними. Обычно они приходили ко мне сами. Первым это сделал Шон Пен десять лет назад, результатом стала наша картина «Где бы ты ни был». Я также не одержим «миром звезд», но иногда голливудские звезды оказываются замечательными актерами. А с хорошими актерами все любят работать.
О ПОЛИТИКЕ В «НОВОМ ПАПЕ»
— Увы, мне не удалось избежать политики. Но клянусь, что она меня совершенно не интересует и в будущем я больше не планирую снимать политических картин. Мир политики того не стоит. Среди современных лидеров совершенно нет достойных людей, которые могли бы стать интересными персонажами для фильмов. И, кстати, я считаю, что Ватикан, наверное, настолько же аполитичен, насколько и я. Он просто не способен адекватно реагировать на актуальные политические события, потому что для католической церкви эти события происходят слишком быстро.
В «Новом папе» я упоминаю несколько актуальных политических событий, в том числе выход Великобритании из Европейского союза или фанатизм исламистов. Не думаю, что Ватикан обсуждает подобные темы в реальности. Однако я не историк, и мне сложно отвечать на подобные вопросы. Я не люблю полемику, а лишь предлагаю свою версию современного общества, в котором, на мой взгляд, появляется все больше разных форм антагонизма. Сюжет моего сериала — чистая фикция, выдумка, и упоминание других радикальных религиозных течений мне нужно было, собственно, только для того, чтобы понаблюдать за реакцией Ватикана. Он, как и любая религия, основан на фанатизме. Вам кажется странным, что я говорю о фанатизме католиков в XXI веке, ведь Крестовые походы или Варфоломеевская ночь уже давно позади. Однако католический фундаментализм существует и сегодня, может быть, не столько в Европе, сколько где-нибудь в Африке, а уязвимость современного общества позволяет ему расти. Людей часто интересуют религиозные убеждения других. Я часто слышу вопрос: «Вы верите в Бога?», и никогда не понимал, почему этот вопрос до сих пор не потерял своей актуальности. Разве не важнее узнать, почему вера в Бога так важна для людей?..
О СЛОЖНОСТЯХ ВО ВРЕМЯ СЪЕМОК
— Мне было легче снимать первый сезон, и не из-за возросших ожиданий зрителей. Когда я снимал «Молодого папу», все происходило впервые, все было свежо, ново и интересно, и каждая идея казалась замечательной. Но думаю, что и второй сезон не так уж и плох. Тем более что мне удалось пригласить на съемки Джона Малковича, который сам по себе является феноменом в мире кино. Немногие актеры могут похвастаться тем, что при жизни про них сняли художественный фильм, который в названии еще и содержит их имя. Как это было с Джоном двадцать лет назад, когда вышла картина «Быть Джоном Малковичем» (1999, режиссер Спайк Джонс).
О РОЛЯХ ДЖОНА МАЛКОВИЧА И ДЖУДА ЛОУ
— Роль у Малковича в «Новом папе» непростая. Он должен был воплотить сильного и одновременно слабого героя, ироничного и наивного, настоящего денди, мужчину, который, как я его называю, «сделан из бархата». Эту цитату я придумал, когда наблюдал за игрой Джона Малковича. Что касается «Нового папы», то на эту тему возникло уже немало шуток, и журналисты то и дело пытаются задать мне каверзные вопросы. Например, спрашивают, почему британец Джуд Лоу играет американца, а американец Малкович стал папой римским родом из Великобритании?.. Все очень просто: оба идеально подошли на свои роли. Другое замечание: почему папа римский, сыгранный Джудом Лоу в первом сезоне, воскресает после безнадежной болезни?.. Почему я не захотел его убрать из картины, если половину сезона он пролежит без движения?
Но я не смог убрать Джуда Лоу; это было бы настоящим преступлением. На нем держится первый сезон, а ко второму он замечательно разыгрался, тем более что я с самого начала планировал снять несколько сезонов и мне был нужен такой характерный актер. Вместо смерти я показываю клиническую смерть. И это интереснее. Получается, что папа римский, вопреки всем прогнозам науки, воскресает, словно настоящий святой. И наконец, ваши коллеги интересуются, как я осмелился в кадре показать папу римского, героя Джуда Лоу, обнаженным? На это нет особой причины. Мне просто нравится человеческое тело, я люблю им любоваться, неважно в каком виде. Наконец, меня упрекают в том, что я, как и многие итальянские режиссеры, делаю акцент на соперничестве Венеции и Рима. Но, опять же, я не показываю конфликт этих городов. Венеция и Рим являются двумя моими самыми любимыми городами в Италии. Я всегда считал, что жизнь слишком коротка для того, чтобы человек проводил ее в безобразном месте. Люди должны окружать себя красотой. И нет, я не думал о «Смерти в Венеции» Лукино Висконти, пусть Венеция в моем фильме и выглядит так, словно она пустая и мертвая. Это впечатление возникает из-за того, что съемки проходили вне сезона, когда в городе почти отсутствуют туристы. Я не люблю толп в городах, они нарушают красоту и гармонию места. Для меня январская Венеция оказалась самой прекрасной.
ОБ ОБРАЗЕ РЕЖИССЕРА, ВОСПЕВАЮЩЕГО КРАСОТУ
— Я не устаю удивляться, почему за мной закрепился такой имидж? Каким образом ко мне прилепился этот штамп?.. В институте я изучал экономику и терпеть не могу выставки, музеи или походы в театр. Там я был, наверное, раз пятнадцать в своей жизни. Я, правда, люблю литературу и некоторые свои идеи беру именно оттуда. Впрочем, за последние несколько лет мне не довелось прочитать ни одной достойной книги. Самые интересные произведения я прочитал либо в отрочестве, либо в юности и до сих пор пользуюсь этими произведениями как источниками вдохновения. Или, скорее даже, своими воспоминаниями и впечатлениями от них.
Я также люблю музыку, и мне нравится слышать ее в фильмах. Я считаю, что музыка в кино важнее, чем диалог, потому что ценность кино — в передаче человеческих эмоций, а музыка может стать их наилучшим выражением. Но здесь меня многие обвиняют, что мои музыкальные дорожки слишком уж старомодны. Что поделать, я уже немолод, и мне часто на ум приходит музыка моей молодости.
ОБ ОПЫТЕ СЪЕМОК СЕРИАЛА
— Съемки сериала, впрочем, показались мне интересным и необычным опытом. Эстетика телевидения довольна минималистична. В телевизионных сериях крупный план выглядит иначе, чем в широкоэкранном формате в кино.
Раскадровка проще, не приходится слишком выкладываться, когда руководишь актерами. Во время съемок мне редко приходилось даже произносить какие-то команды. Я лишь иногда вставлял «больше» или «меньше» — для моих актеров это служило достаточной ориентацией. Однако съемка сериалов может быть также и очень утомительна. Для них нужно писать длинные сценарии. При этом снимать приходится быстро, под большим давлением, и общий объем съемок гораздо более продолжительный, чем в кино. Но у меня есть свои трюки, свой подход к съемкам, когда я работаю над фильмом. Как только я начинаю новый проект, то всегда убеждаю себя, что до этого ни один режиссер ничего подобного не создавал. Это дает мне энергию и свежесть взгляда. Если я начну бегать по музеям или смотреть фильмы коллег, то возникнут сомнения в собственной правоте, и я поневоле начну искать схожесть, повторяться или, в худшем случае, сравнивать свои фильмы с картинами других. Можете считать меня невеждой, но именно так я и создаю «свою красоту».
(Татьяна Розенштайн, «Огонек», 20.01.2020)
