Иван Филипов
Опубликовано: 11:38, 24 март 2019
По материалам: znak
Другие новости

О развилках Путина и шансах новой перестройки. Интервью политолога Григория Голосова

Готов ли Владимир Путин, подобно Нурсултану Назарбаеву, добровольно уйти в отставку и отдать хотя бы часть своей власти?Kremlin.ru

На этой неделе исполнился год с очередного избрания Владимира Путина российским президентом. Увы, этот год принес в основном разочарования: «низы» расстроены предательством государства, «верхи» в напряжении от усиливающегося недовольства масс. Надежно ли контролирует ситуацию в стране и государстве Владимир Путин? Каковы сценарии ее развития? Наш эксперт — известный политолог, декан факультета политических наук Европейского университета (Санкт-Петербург), доктор политических наук Григорий Голосов.

«Кроме как с населения, собрать денег госаппарату больше не с кого. Не с себя же»

— Григорий Васильевич, вот основные события года, прошедшего с последних президентских выборов, с точки зрения населения: пенсионная и «мусорная» реформы, повышение налогов и тарифов, налоговый «наезд» на самозанятых, рост цен. В связи со всем этим ваши коллеги-политологи говорят о завершении «романа» между властью и ее базовой электоральной группой, о десакрализации образа Путина. Согласитесь?

— Почвы для разногласий здесь нет. Опросы общественного мнения достаточно ясно говорят о том, что уровень доверия к властям снизился. Это и понятно: они предприняли целый ряд непопулярных шагов и продолжают их предпринимать. Почему они на это пошли, понятно — по совершенно очевидным финансово-экономическим соображениям: нужно насобирать как можно больше денег с населения. Почему они на это решились (принимая во внимание политический контекст)? Потому что электоральный цикл только начался. Как в условиях демократии, так и в условиях электорального авторитарного режима, который существует в России, если и делать что-то непопулярное, то лучше в начале цикла.

Будут ли они делать это дальше? С одной стороны, чем ближе предстоящие парламентские и президентские выборы, тем больше у власти стремление избежать непопулярных шагов. С другой стороны, эти непопулярные шаги являются объективно мотивированными: кроме как с населения, собрать денег государственному аппарату больше не с кого. Не с себя же. Значит, будет повышаться налоговое давление, будут сокращаться разного рода социальные преференции. В общем, высока вероятность, что текущие тенденции продолжатся и будут восприниматься общественным сознанием так же, как и сейчас.

О развилках Путина и шансах новой перестройки. Интервью политолога Григория ГолосоваВладимир Путин пообещал россиянам новые меры социальной поддержки. Но где взять на них деньги?Kremlin.ru

— Реакция Кремля на падение президентских рейтингов — широкие социальные инициативы, заложенные в последнем президентском послании. На ваш взгляд, будут ли они претворены в жизнь на самом деле? «Майские указы» 2012 года о повышении зарплат бюджетников, как известно, выполнялись часто формально и издевательски.

— Чтобы реализовывать какие бы то ни было социальные инициативы, нужны бюджетные средства. Если денег в бюджете нет, то реализация этих инициатив будет непоследовательной и частичной. Откуда взять деньги? За счет экономического роста? Но сколько-нибудь значимого экономического роста сейчас не наблюдается и даже не прогнозируется. В этом солидарны все наблюдатели, в том числе и российские правительственные.

Можно сократить расходы, связанные с внешнеполитической, правоохранительной деятельностью, госуправлением. Однако признаков того, что они сокращаются, нет. Россия по-прежнему активно участвует в конфликтах на Украине, в Сирии, более того, пытается расширить свое присутствие на международной арене, вплоть до самых отдаленных уголков мира, вроде Центральноафриканской республики. На это уходят колоссальные деньги. Ну и, кроме того, есть такой фактор, как постоянное наращивание вооружений. «Гонка вооружений» — для Соединенных Штатов это в значительной мере метафора, но для России любая попытка соперничества с США в области вооружений будет чрезвычайно обременительной. А если «лишних» денег нет, на социальные нужды их не потратишь.

— Но у нас профицитный федеральный бюджет, «кубышка» составляет почти 2 трлн рублей.

— Профицит еще не означает наличия «кубышки», запаса для финансирования социальных программ. Профицитность российского бюджета больше предназначена для инфляционного таргетирования и не говорит о высокой степени надежности экономики. Масса объективных индикаторов свидетельствуют о ее плохом состоянии, и наименее надежный из них — как раз наличие профицитного бюджета, который является просто-напросто функцией от определенной экономической политики. А эта экономическая политика, как мы видим, значительным социальным вливаниям не способствует.

«Единственный российский политик, который продолжает работать в этом направлении, — Алексей Навальный»Znak.com

— «Пирога» на всех уже не хватает, и — вы только что это подчеркнули — лучше не станет. Вероятно, напряжение между претендующими на куски «пирога» — сословиями, регионами, конкретными отраслями, ведомствами и так далее — будет нарастать. Выльется ли это напряжение в оформленный политический протест, какова ваша оценка?

— Оценка определяется двумя обстоятельствами. Во-первых, уровнем социального недовольства. Здесь нужно сказать о том, что между падением доверия населения к власти и готовностью граждан выходить на протестные акции пролегает серьезная дистанция. Второе обстоятельство — это уровень организационного развития оппозиции, ее способности «конструировать» подобного рода действия. Власть предпринимает систематические усилия, чтобы лишить оппозицию, которая потенциально к этому способна, каких бы то ни было организационных ресурсов.

По сути, единственный российский политик, который продолжает работать в этом направлении, — Алексей Навальный. С одной стороны, его деятельность приносит достаточно ощутимые плоды, с другой, плоды эти скромные. Это не упрек Навальному, потому что его действия встречают колоссальное сопротивление со стороны власти. Но это свидетельство того, что, даже если под влиянием каких-то факторов массовое недовольство резко усилится, вполне возможно, что российской оппозиции, как это и было в 2011 году, снова не хватит ресурсов, чтобы организовать и возглавить протестное движение.

— А если хватит? Как считаете, в этих условиях Путин пойдет на ожесточение репрессий, рука не дрогнет?

— Нет, не дрогнет.

«Уровень контроля Путина над силовым аппаратом весьма высок»

— Заметное явление поствыборного года — многократные проявления хамства чиновников по отношению к «простым людям». Не останавливают даже прямые президентские запреты. Что произошло? Почему «слуги народа» срываются пачками? Может, их поддерживает ощущение той самой твердости президентской руки?

— Когда нарастают кризисные явления, на чиновников оказывается довольно серьезное давление, на своих рабочих местах они не чувствуют себя так комфортно, как хотели бы, и это вызывает у них раздражение.

Дело не в культуре, хотя некоторые высказывания были действительно откровенно хамскими. Дело в том, что нет достаточных институциональных стимулов к тому, чтобы чиновник сдерживал это свое раздражение. В этом главная причина. В странах с демократическими условиями чиновники десять раз подумают, прежде чем сказать нечто, что может не понравиться массам. Потому что знают, что будут нести персональную ответственность на выборах. А если они назначенцы, то ответственность понесут их начальники, которые потом сделают со своими «несообразительными» подчиненными такое, что мало им не покажется.

В России этот механизм отсутствует. А поскольку чиновники испытывают раздражение, механизм самоконтроля у них не срабатывает. Они срываются и начинают говорить всякие глупости. Они просто не боятся, что если совершат такого рода ошибку, то их положение ухудшится. Они знают, что им ничего за это не будет, а с высокой степенью вероятности никто и не заметит.

«Контроль над силовыми структурами действительно важен для любого режима такого типа, как путинский»Kremlin.ru

— Как вы думаете, пойдет ли Путин при углублении социально-экономического кризиса на «скармливание» чиновников общественному мнению? Отставки саратовской министра Соколовой («макарошки»), екатеринбурженки Ольги Глацких («государство не просило вас рожать»), волгоградского депутата Гасана Набиева («алкаши и тунеядцы») выглядят провозвестниками возможной античиновной кампании.

— Кадровая политика — в любом контексте сложная вещь. А в России к тому же достаточно узкий кадровый резерв. Поэтому чем выше позиция у чиновника, чем она ответственнее, чем больше он включен в дела действующих властей и знаком с конфиденциальной информацией, тем ниже вероятность того, что он будет смещен из-за совершения даже ощутимых ошибок такого рода. То есть все зависит от того, насколько важен чиновник, совершающий такие действия.

То, насколько широко мы информированы о такого рода действиях, само по себе является «мерилом» служебного положения и значимости того или иного чиновника. Когда в духе, вызывающем неблагоприятное внимание к центральным и региональным властям, высказывается «мелкая сошка», иногда к освещению инцидента подключаются и федеральные СМИ. Потому что наверху приняли решение, что этой «сошкой» можно пожертвовать. Такими персонажами, естественно, будут жертвовать и дальше. А вот информация о более «нужных» персонах становится достоянием социальных сетей. Там же она и затухает.

— Президенту, помимо лояльности бюрократии, важна подконтрольность силовых структур. Сомнительные по юридической обоснованности аресты, избиения и пытки — все это наводит на мысль, что силовики готовы «выйти из берегов». Ваше видение: насколько надежно Владимир Путин контролирует силовые структуры?

— Контроль над силовыми структурами действительно важен для любого режима такого типа, как путинский. И Путин всегда прилагал колоссальные и, в общем, продуктивные усилия к тому, чтобы удерживать этот контроль. Руководство силовых структур плотно интегрировано в высший государственный аппарат, они принимают участие в важнейших решениях президента. Очевидно, что он систематически прислушивается к силовикам, они не могут пожаловаться на недостаток президентского внимания и на недостаток финансирования.

В то же время Путин постоянно заботится о том, чтобы было очевидно: он имеет последнее слово по всем вопросам, которые касаются силового аппарата вообще и Вооруженных сил, в частности. Все это свидетельствует о том, что уровень контроля весьма высок.

Kremlin.ru

— Наконец, спрошу об «олигархах», которые являются заложниками «энергичной» внешней политики Путина. Политолог Лилия Шевцова считает, что Дерипаска будет не единственной жертвой. Как вам представляется: в критичный для власти момент «олигархи» сохранят свою верноподданность?

— Это очень узкий круг людей, и что творится у них в головах, я не знаю. Об этом можно судить только по объективным фактам, а они свидетельствуют о том, что внешнеполитическая линия президента Путина наносит им достаточно сильный ущерб (так, из-за американских санкций состояние Олега Дерипаски сократилось на 80% — прим. ред.). С другой стороны, никуда не исчезает то обстоятельство, что в России любое крупное состояние обусловлено определенными преференциями со стороны государства и владелец каждого из состояний знает, что эти преференции могут быть отозваны. Это и является фактором лояльности.

Какой из этих двух факторов окажется более весомым, зависит, во-первых, от глубины ущерба, которые крупному бизнесу нанесут внешнеполитические действия представителей правящего класса России, и, во-вторых, от того, насколько уязвимым от действий со стороны государства он будет себя чувствовать. Это динамический баланс.

Думаю, что российскому политическому руководству не идут на пользу действия, которые наносят слишком серьезный ущерб бизнесу. Но будет ли оно избегать таких действий, не очевидно, поскольку это определяется и другими соображениями, включая внешнеполитическую стратегию.

«Хочет ли сам Путин оставаться у власти? Полагаю, что хочет»

— Несколько вопросов о будущем. Из того, что вы сказали, следует, что пока на внутриполитической арене Владимиру Путину ничего всерьез не угрожает. Скажите, по-вашему, Путин — это надолго?

— Если говорить о том, хочет ли сам Путин оставаться у власти, то я полагаю, что хочет, и у него есть для этого серьезные основания. Конечно, в желании правителей оставаться у власти всегда есть элемент простого властолюбия: власть, как известно, затягивает, и стремление сохранить ее естественно для профессиональных политиков. Но это не единственное объяснение. Правители часто убеждены: то, что они делают, действительно правильно и важно для страны. И даже если в глубине души они признают, что совершили серьезные ошибки, то уверены, что другие допустили бы еще худшие просчеты. Думаю, у Путина есть такое убеждение.

При этом правители осознают, что чем дольше остаются у власти, тем больше сказывается кумулятивный эффект накопления ошибок и претензий к ним. И, испытывая ответственность за себя, за свои семьи, за людей, которые им близки по разным причинам, они понимают, что не только лично для них, но и для всего этого круга людей их уход от власти станет трагедией. Они, конечно, не хотят допустить такой трагедии.

Поэтому с субъективной точки зрения никогда не возникнет такой констелляции обстоятельств, которые Путин счел бы достаточными для того, чтобы отказаться от реальной власти.

Конечно, если будет разворачиваться какой-то серьезный кризисный сценарий и возникнет сильное давление, например, из-за внешнеполитических проблем, массовых протестов или успехов оппозиции, то Путину придется уйти. Но это будет вынужденное решение.

— Кажется, главная проблема, останавливающая развитие страны, — психологическая: страх «элит», в том числе и персонально Путина, потерять «все, что нажито непосильным трудом». Поэтому безопаснее законсервироваться, не планировать перемен и пребывать в иллюзии защищенности. С вашей точки зрения, как лучше решить эту проблему?

— Смотря кто ее будет решать. На данный момент эту проблему решать некому. Наоборот, основные действующие лица российской политики заинтересованы в том, чтобы законсервировать ситуацию именно в нынешнем состоянии. Вообще-то, у российского правящего класса есть все основания опасаться потерять все, что у него есть: у России большой опыт революций, все знают, что, по крайней мере, с какими-то представителями правящего класса не церемонились ни в 1917 году, ни в 1991-м.

С другой стороны, практика показывает, что, если в стране развертывается процесс, ведущий к демократизации, довольно ощутимая часть правящего класса проявляет предусмотрительность и включается в этот процесс. На любой пример вроде российского коллапса 1917 года найдется пример типа испанского перехода к демократии после смерти диктатора Франко, когда практически весь правящий класс, почти в полном составе, перешел на сторону демократизации.

Одним словом, поведение правящего класса является рациональным, и все будет зависеть от того, какие стимулы он получит. Какие получит — так и станет действовать. По-моему, все понимают, что тотальная революция по образцу 1917 года не в интересах страны, такие революции обходятся очень дорого.

«Все понимают, что тотальная революция по образцу 1917 года не в интересах страны, такие революции обходятся очень дорого»

— У нас все исторические реформаторские проекты начинались не «снизу», а «сверху» — взять хоть реформы Александра II, хоть горбачевскую демократизацию, хоть ельцинский рыночный либерализм. Видите ли вы сегодня во власти потенциальных инициаторов и агентов новой «перестройки»?

— На мой взгляд, это совершенно неважно. Дело не в людях, не в том, что есть прирожденные консерваторы, а есть прирожденные реформаторы, которые могли казаться консерваторами, а потом — хоп! — становятся сторонниками перемен под влиянием заложенного в них от природы реформаторского начала. Нет, нужно смотреть на объективные обстоятельства.

Если политики считают, что перемены в их интересах, что перемены необходимы им для собственного политического выживания, то они станут реформаторами, вне зависимости от того, расположены ли они к этому психологически. С этой точки зрения реформатором может оказаться, прежде всего, тот, у кого хватит для этого инициативности и смелости. Но если человек знает, что реформы могут привести его в тюрьму, то он будет воздерживаться от того, чтобы предпринимать реформаторские действия.

Иными словами, выгоды реформ должны перевешивать сопряженные с ними риски. Я полагаю, что в верхних эшелонах российской политики сейчас сосредоточено слишком много людей, которые воспринимают эти риски как слишком серьезные. Это относится и лично к президенту Путину, и к многим из его ближайшего окружения.

— Значит, многого стоит широкий общественный запрос на либеральные и демократические перемены. Историки говорят, что тот же Александр II начал свои великие реформы, когда ощутил общественную поддержку. Опросы показывают, что сегодня у нашего общества тоже есть определенный запрос на перемены. Но они бывают разными. «Сталина на вас нет» — это ведь тоже от желания перемен.

— Картина, которую воспроизводят социологические опросы, в значительной степени (хотя не полностью) формируется тем, что люди узнают из общедоступных, контролируемых властями СМИ. Если им постоянно говорят, что Сталин был хороший, то они считают, что при Сталине действительно было все хорошо и, наверное, сейчас тоже было бы лучше, если бы Сталин вернулся. Не надо воспринимать это слишком серьезно.

Когда мы говорим, какие проявления массового сознания могут воспрепятствовать демократизации, нужно обращать внимание на ту долю населения, которая в действительности активно бы ей противодействовала. Так вот, опросы общественного мнения не фиксируют, что в России есть ощутимое число тех, для кого демократические перемены были бы неприемлемыми. Много таких, кто дезориентирован, для кого приверженность действующей политике обусловлена действиями СМИ и в целом пропагандистской системы. В дальнейшем эти люди вполне могут стать сторонниками демократизации.

У России есть опыт такого рода. Если бы в начале 1988-го кому-то сказали, что через три года СССР распадется и начнется капитализм, то люди бы просто не поверили. И они не расценили бы такую перспективу как позитивную. Тогда почти все рассматривали советское государство и советский социализм как ценности, так как никогда ни о чем другом не слышали, ничего другого не видели и не знали. Но потом, когда узнали, никакого сильного общественного противодействия реформам не возникло. Напротив, многие считали, что все к лучшему. Вот насколько динамично общественное сознание. Оно готово принять весьма широкий спектр перемен.

Евгений Гонтмахер: как освободиться от бедности и почему власть не борется с нею

— Итак, новая «перестройка» — возможна: рано или поздно в ее необходимости убедятся «верхи», созреет запрос «низов». Но наша история знает и другие повороты — хаос с последующей диктатурой, изоляцию и консервацию за «железным занавесом», гибель системы под напором технологической революции по причине принципиальной нереформируемости. «Можем повторить»?

— Такие сценарии тоже вероятны. Политика — это последовательность действий. Последовательность собственных действий может завести политиков и в тупик, к поражению. Исключить такое развитие событий с российским правящим классом я не могу. Для страны это не оптимальные варианты, но они вполне возможны.

В подготовке интервью принимал участие Юрий Гребенщиков.

Ctrl
Enter
Заметили ошЫбку
Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter
Обсудить (0)