Денис Чернятьев — о пятилетке на Южном Урале, актуальных вопросах и проблемах следствия

Руководитель следственного управления СК России по Челябинской области Денис Чернятьев пять лет возглавляет работу по расследованию самых сложных преступлений, совершаемых на Южном Урале. Каким оказался этот период и какие вопросы сегодня стоят наиболее остро — Денис Николаевич рассказал в большом интервью Znak.com.

— Вы отработали пять лет в должности руководителя СУ СКР по Челябинской области. Как в целом можете охарактеризовать этот период?

— Действительно, в декабре минуло пять лет, как я работаю в Челябинской области. Если кратко, то обстановка на Южном Урале все эти годы остается стабильно напряженной. К сожалению, уровень преступности остается настолько высоким, что область стабильно входит в первую десятку регионов России по количеству зарегистрированных преступлений. В 2017 году мы занимали пятое место, в прошлом — поднялись до четвертого. В Уральском федеральном округе такая криминогенная обстановка сопоставима только со Свердловской областью.

— Почему ситуация такова и не меняется многие годы?

— Ситуация меняется, не стоит на месте. В прошлом году на территории области совершено 64862 преступления, на 5% меньше чем в 2017 году. На 3,3% сократилось количество тяжких и особо тяжких преступлений. Меньше совершено убийств на 22%, значительно меньше изнасилований и насильственных действий сексуального характера. Но все равно их количество достаточно большое в сравнении с аналогичными регионами России. К сожалению, нельзя сказать того же в отношении преступлений против собственности. Причин этому несколько.

Во-первых, сама область густонаселенная. А во многих таких регионах всегда остро стоит проблема поиска работы, низкого дохода. Соответственно, большая часть населения справляется с этими проблемами, живя по закону. Меньшая часть — совершая преступления. Но почему-то никто не составляет рейтинги регионов с самым большим процентом законопослушных граждан. Возможно, здесь бы мы тоже вошли в лидеры. Да, есть люди, которые совершают преступления, в том числе есть и преступления неумышленные — совершенные по неосторожности, но они тоже идут в статистику.

Другой аспект — экономическое положение области. У нас больше денег, объектов для преступных посягательств, нежели в других регионах, население более обеспеченное. У нас хорошая доходность бюджета, соответственно, больше возможностей для совершения коррупционных, экономических преступлений. Схем различных много и недобросовестные чиновники ими пользуются. Где бюджетные расходы идут прозрачные и считается каждая копейка, таких проявлений меньше.

А вот там, где реализуются серьезные проекты и можно что-то сэкономить, например, при строительстве дорог или больниц, возможны и инсинуации: сэкономленные средства можно вернуть в бюджет, а можно положить в карман.

Плюс на Урале и в Сибири значительно ниже уровень латентной, то есть скрытой преступности, нежели в центральной России. У нас люди более критично относятся к работе правоохранительных органов. Во многих регионах мелкие преступления — хищения сотовых телефонов, мелкие кражи значительной частью не регистрируются. То есть потерпевшие не идут в полицию заявлять о таком преступлении, считают, что оно не будет раскрыто. Люди уверены, что проще забыть, чем тратить время на процедуры, связанные с подачей заявления. У нас не так — заявляют по каждому факту, требуют принятия мер. Есть и другие причины.

— Наличие большого количества колоний также наверняка влияет?

— Да, еще с советских времен в Челябинской области действует большое количество пенитенциарных учреждений. Мы на 5 месте в России по числу лиц, отбывающих наказание на территории области. Количество ранее судимых лиц у нас достаточно серьезное, поэтому высок и уровень рецидивной преступности.

— А как же система реабилитации и ресоциализации, о которой так много говорят?

— Система реабилитации и надзора за ранее судимыми лицами, существующая с советских времен, переживает кризис и на 100% свои функции, конечно не выполняет. Это все к вопросу о необходимости реформирования уголовно-исполнительной системы. Реформа необходима и проводится с учетом современных реалий. В теории — да все есть. Но по факту все работает по старой схеме, которая при нынешнем стремительном уровне жизни и современных способах совершения преступлений, малоэффективна.

— В связи с такой обстановкой нагрузка на следователей высокая?

-Конечно, и в СК и у следователей полиции очень большая нагрузка по уголовным делам. У нас, в основном, это тяжкие и особо тяжкие преступления. Так, в 2018 году в суды нами направлены уголовные дела о 198 убийствах, 148 причинениях тяжкого вреда здоровью, повлекшего смерть потерпевших, 81 изнасиловании и 163 фактах совершения насильственных действий сексуального характера. Помимо этого, расследовано и направлено в суд 225 уголовных дел по фактам коррупции. Это самый большой показатель среди регионов, входящих в УрФО.

— К слову о преступлениях против половой свободы. Сейчас существует тенденция, что уголовные дела этой категории могут возбуждаться по показаниям одного человека, в том числе ребенка. И не во всех случаях очевидно — действительно совершено преступление, либо имеет место оговор, либо фантазия несовершеннолетнего. Как здесь следователю отличить правду от вымысла или оговора?

— Дело в том, что изменился уголовный закон — произошло ужесточение уголовной ответственности за преступления против половой свободы несовершеннолетних и малолетних. Сейчас в случае совершения преступления в отношении несовершеннолетнего не нужно заведомое знание преступником возраста жертвы — это не влияет на квалификацию и наказание. Кроме того, если раньше некоторые такие действия попадали под категорию развратных, то сейчас развратные действия, совершенные в отношении малолетних, квалифицируются по более тяжкой статье — как насильственные действия сексуального характера, поскольку признаются совершенными в отношении лица, с использованием беспомощного состояния. За них предусмотрено более серьезное наказание. Повышенная ответственность введена для лиц, ранее совершивших преступления против половой свободы несовершеннолетних. Меры совершенно оправданные, так как в последние годы мы столкнулись с ростом таких преступлений против детей и подростков. Среди преступников есть как больные люди, страдающие педофилией, так и другая категория — которая под влиянием алкоголя и других факторов выбирает себе в жертвы для удовлетворения половых потребностей детей только потому, что они не могут оказать сопротивления.

Согласен, здесь очень важно не ошибиться. Мы иногда сталкивается с такими ситуациями, когда недобросовестные родители используют детей для достижения определенных целей, либо, что чаще происходит, заблуждаются относительно характера совершенных действий. В каждом случае мы разбираемся очень тщательно, с проведением всех необходимых проверочных мероприятий и следственных действий.

Если установлено, что речь идет об оговоре, уголовное преследование прекращается. На стадии обращения с заявлением определить это бывает сложно. Тем более на практике мы исходим из презумпции, что ребенок, особенно маленький, не склонен ко лжи и его показания правдивы. Если брать все обращения, то факты оговоров — единичны.

Но согласитесь, совершение насильственных и развратных действий в отношении детей недопустимо, ни в каком виде.

В настоящее время в обществе наблюдается некоторое снижение моральных норм, в том числе это связано с тем, что резко «помолодела» культура полового воспитания. Сегодня многие не удивляются тому, что девочка с 14-лет живет половой жизнью. А ведь это для партнера — уголовное преступление. Культура полового воспитания сегодня уходит из школ и семей, в основном в интернет. Многие дети там все узнают, к сожалению, не всегда в правильной форме.

— А можно ли все это как-то вернуть в нормальное русло? Ведь интернет не запретить.

— Тут нужен целый комплекс мер. Одни запреты ничего не решат. Тем более, чем больше запретов — тем больше тяга. Мы приходим к пониманию того, что сегодня существует потребность воспитания не только детей, но и родителей. К сожалению, нынешние родители — это дети 90-х годов, когда вопросы совести и морали, ответственности за себя и за своих детей, уходили далеко не на первый план. И сейчас многие родители в силу занятости и иных факторов попросту не занимаются своими детьми. Для них, если ребенок здоров, сыт и ни на что не жалуется — идеальная картина. А вот что смотрит ребенок, чем он интересуется — уже не так важно. Тем более возможность обсуждения каких-то тем тот же интернет предоставляет повсеместно, причем обсуждений обезличенных, когда ты не знаешь, кто скрывается за «ником». Но на это надо смотреть в первую очередь. Опасность интернета для детей в том, что там нет эмоций, нет границ допустимого и недопустимого. Изложение информации зачастую не ориентировано на конкретную аудиторию, общедоступно. А раз этого нет, детям сложно сделать правильный вывод, что хорошо, а что плохо. Ребенок лучше всего усваивает любой материал наглядно, демонстрацией каких-то действий, личным примером. Об этом мы и говорим, что детей нужно воспитывать с учетом современных условий, а родители этими методиками не владеют, иногда гораздо хуже детей ориентируясь в Интернет-пространстве.

— А как же суицидальные группы, кураторов которых судят, в том числе, на Южном Урале.

— Ни одна группа, ни один куратор в интернете не смогут просто взять и привести любого ребенка к суициду. Любой грамотный психолог скажет вам, что это попросту невозможно. Кураторы, а нам пришлось в ходе расследования уголовных дел по действиям кураторов групп т. н. «синий кит» (Ильи Сидорова и Никиты Неаронова, — прим., автора) разбираться в механизме работы суицидальных групп, просто забрасывают сеть. И в эту сеть попадает только определенная категория подростков. Это дети неустроенные, с проблематикой, дети, которые, несмотря на то, что находятся в семьях, страдают от одиночества, им не с кем поделиться проблемами. В психологии уже специальный термин

Куратор «Синего кита» получил реальный срок по делу о попытке суицида школьницы на Урале

появился — «социальный сирота». В этих группах они получают отдушину и, как им кажется, поддержку: им становится интересно общаться с кем-то, кому якобы не безразличны их проблемы, кто может подсказать какой-то выход. А дальше их запутывают, подменяют в общении понятия и ценности, наталкивают на совершение цепи определенных действий. Другая категория эмоционально неустойчивых детей — наоборот страдает от излишнего внимания взрослых, когда им шагу ступить не дают, навязывают поведение вплоть до того, с кем и как общаться, чем заниматься, не оставляя времени для своей, личной жизни, личного пространства, своего мнения. Это тоже перегиб, кризис и стресс для ребенка.

А каких-то конкретных методик психокодирования по интернету, которое приводит к суициду — нет, во всяком случае, нам о них неизвестно. Основная проблема лежит в семье, окружении подростка.

Множество несовершеннолетних, зашедших на эти сайты и вступивших в общение с преступниками, попросту отказались играть по предлагаемым им условиям самостоятельно, без всякой помощи.

— Возвращаясь к итогам пятилетки. Чего удалось добиться, а чего нет и почему?

— Структура у нас достаточно молодая и, на мой взгляд, самое главное, что удалось достичь — высокий уровень межведомственного взаимодействия, как в сфере борьбы преступностью, так и в сфере профилактики. Без взаимосогласованных действий всех органов правоохраны и власти бороться с преступностью невозможно. Можно поймать одного человека или группу лиц, но ситуации в корне это не поменяет. Взаимопонимание с коллегами, которое установилось у нас на всех уровнях, сегодня позволяет добиваться серьезных результатов и успешно решать возникающие проблемы. Спасибо нашим коллегам из прокуратуры, ФСБ, МВД из других органов правоохранительного блока. Благодаря таким взаимоотношениям мы на сегодня на высоком уровне обеспечиваем раскрываемость преступлений против личности, успешно расследуем коррупционные и другие преступления. Все это высокопрофессиональная работа, когда мы с коллегами из других ведомств буквально начинаем понимать друг друга с полуслова. Только такая работа дает быстрый и правильный результат.

Думаю, мы сегодня очень неплохо оснащены технически. Современные средства связи, криминалистическая техника, специальный транспорт и оборудование, позволяющее решать самые сложные задачи. Это, безусловно, достижение Следственного комитета.

Что пока не получилось? Определенные трудности все еще есть в размещении наших подразделений, есть потребности в дополнительной профессиональной подготовке сотрудников — специализации по расследованию некоторых актуальных преступлений, например, экологических. Мир не стоит на месте, а с ним и преступность.

Кроме того, пока не удалось до конца решить проблему обеспеченности и размещения экспертных подразделений в регионе и развития этой области. У нас закрыто стражное отделение при Челябинской областной психиатрической больнице, нуждается в размещении в новом здании отделение судебно-медицинской экспертизы в Магнитогорске. Не хватает экспертов-строителей, экологов. Все эти вопросы мы стараемся решать и надеемся, что это должно получиться в ближайшее время. Необходимые решения властями в этой части приняты, осталось дождаться их реализации.

— Есть чем гордиться в работе?

— Знаете, я искренне горжусь коллективом. У нас очень хороший коллектив, много сильных опытных ребят, настоящих профессионалов, есть очень перспективные молодые ребята и девушки, мы не жалеем сил для их подготовки. У нас система, основанная на традициях, на доверии друг к другу. Есть успешно расследованные сложные уголовные дела, мы ими гордимся, но выступать о них считаю не совсем правильно, так как это наша работа, показатель которой — справедливые приговоры суда. Оправдательные приговоры по нашим делам выносились, но их единицы. Полагаю, это достойный результат. В управлении на сегодня есть следователи-важняки, криминалисты, которые успешно могут работать с делами практически любой категории и сложности. Есть грамотные ребята в территориальных подразделениях, сотрудники отделов процессуального контроля, других подразделений. Тут стоит отметить, что Челябинская область всегда считалась кузницей кадров, как следственных, так и прокурорских. Стараемся эту традицию поддерживать.

Для примера могу сказать об одном из сложных и оперативно раскрытых уголовных дел — убийство мальчика Вани Котова в Каслях. Там был проделан огромнейший объем работы, проверяли всех жителей города и района практически поголовно. Большую помощь оказали волонтеры. В итоге оказалось, что потерпевший никак не был связан с подозреваемым, они даже не были знакомы, встретились в тот день случайно. Не было ни свидетелей, ни очевидцев.

Мы применили при расследовании все доступные методы, в том числе современной криминалистики. Спускали воду в городском пруде, осматривали местность с применением квадрокоптеров. Когда «по горячим следам» выйти на преступника не удалось, стали совместно с уголовным розыском повторно отрабатывать лиц, ранее судимых, с применением полиграфа.

И на очередном сеансе получили положительный результат, который и привел к раскрытию. А у нас многие не верят в эффективность «детектора лжи». Вот результат. О коллективе. Следственно-оперативная группа была сформирована большая, людей хватало. Но в выходные дни, ребята-следователи с дальних районов, из Челябинска сами приехали на своих машинах, говорят, дайте нам поручения, будем помогать. Вот так.

— Если о грустном: чем гордиться не можете? Проведена ли профилактическая работа после задержаний ваших сотрудников Есипова, Козлова, Гуламова?

— Профилактика и воспитательная работа у нас ведется с момента создания. Мы прекрасно понимаем опасность и наличие форм и методов воздействия на наших сотрудников, с чем сталкиваемся ежедневно. В уголовном деле всегда есть две стороны — потерпевший и обвиняемый. И какое бы решение следователь не принял, всегда одна из сторон будет недовольна. Кроме того, всегда есть люди, которые нашими руками пытаются решить какие-то свои вопросы. Хотят решать коммерческие и другие личные дела путем возбуждения уголовных дел, обвинения человека в совершении преступления. Работа по пресечению и профилактике таких вещей у нас ведется постоянно, и очень серьезная.

Если говорить о конкретно этих наших бывших сотрудниках, совершивших преступления, то сложно назвать какие-то объективные причины, которые ими двигали, думаю их нет. Я не могу вторгаться в личную жизнь каждого сотрудника, чтобы знать, есть ли у него долги и какие у него отношения с близкими. Но за каждого из них несу ответственность.

Из нововведений среди мер профилактики сейчас в Следственном комитете введены Суды офицерской чести, у нас он также создан из числа наиболее авторитетных сотрудников. В случае, когда следователь допускает дисциплинарные или неэтичные проступки, они выносятся на обсуждение суда. Решения суда носят для меня рекомендательный характер. В 2018 году по результатам рассмотрения судом один сотрудник был мной уволен, второго наказали, дали испытательный срок.

С прошлого года, после задержаний наших сотрудников, мы ввели процедуру прохождения полиграфа для всех сотрудников, кто выдвигается на руководящие должности. Полиграф проводится на добровольной основе, предметно на выявление склонности к совершению коррупционных преступлений или заинтересованности в подобных вещах. Усилена персональная ответственность руководителей.

— В целом как оцениваете качество расследования дел?

— Вопрос качества всегда стоит остро, причем во всех правоохранительных органах. Следователи тоже люди, и процедура предварительного расследования уголовного дела сложна. Сложна во всех смыслах. Это и огромный документооборот, и работа с самыми разными людьми. А следователь не просто в кабинете сидит, он работает «в поле», то есть с людьми, на местах происшествий. Как и любой человек в любой работе, мы допускаем ошибки, которые стараемся исправлять. Вопросы высокого или низкого качества следствия достаточно субъективны. Еще никому не удалось добиться 100% качества расследования уголовных дел. Для понимания, прокурору нами по итогам года направлено 2104 уголовных дел, еще 366 дел мы направили в суды для назначения судебных штрафов. На дополнительное расследование прокуроры нам вернули 48 дел — это 2%. Мы устранили нарушения, дела снова ушли в суды. В основном какие ошибки: документы процессуальные неверно оформили, где-то подпись не поставили, где-то дату написали с ошибкой. Это бывает, конечно. У нас есть дела, в которых от 30-ти и до 200 томов, поэтому погрешность возможна.

Прокурор Челябинской области Виталий Лопин — об итогах года, саммите ШОС, смоге и мусоре

Иногда нарушаются права участников процесса. К примеру, у нас многонациональная страна и, хотя государственный язык русский, человек каждой нации имеет право говорить на родном языке. Следователь при работе с таким гражданином спрашивает, нужен ли ему переводчик. Тот говорит, что нет, что хорошо все понимает. А потом вдруг после завершения расследования заявляет — не понимаю, что написано, давайте мне переводчика. И все по новой. Бывает не сходимся с прокурором по квалификации — это уже вопрос теории. Чаще всего соглашаемся с позицией прокурора, потому что ему поддерживать по нашему делу обвинение в суде. Иногда нет, тогда у нас есть право на обжалование. Я качество следствия низким не считаю, полагаю, что оно у нас на хорошем уровне. Однако есть над чем работать.

Плюс ко всему, с лета прошлого года в районных судах ввели суд присяжных. Если в областном суде эта процедура отработана, то в районах пока нет.

Также и у нас, теперь в каждом уголовном деле районного уровня приходится буквально «разжевывать» популярным языком некоторые юридические моменты, чтобы их поняли обычные люди — присяжные.

Процедура поддержания обвинения в суде присяжных очень сложна, поэтому прокуроры нас также требуют устранить по делу все непонятные, противоречивые моменты, которые при обычном судопроизводстве проблем не вызывают.

— Есть несколько категорий преступлений, о которых хотелось бы поговорить. Например, экстремизм. Как у нас в этом плане ситуация?

— Челябинская область в силу своего географического, демографического и социально-экономического положения является притягательным объектом для деятельности экстремистских и террористических организаций. Мы это видим, и соответственно нацелены на противодействие. Например, много лет здесь пытается организовать работу запрещенная в России террористическая организация «Хизб-ут-Тахрир», периодически дела по ним мы и следственный отдел УФСБ расследуем и направляем в суды. Появляются и представители других структур, экстремистских религиозных течений.

Понимаете, с учетом того, что у нас находятся крупные промышленные предприятия, другие объекты, заслон поставлен очень жесткий — как в плане профилактической, так и оперативной работы. С разными проявлениями приходится сталкиваться. В основном это призывы к разжиганию розни, которые распространяются через сеть интернет. Но есть и другие. В конце декабря, например, вынесли приговор четырем участникам ячейки экстремистской организации «Мизантропик дивижн» (запрещена на территории РФ), на счету которых помимо всего прочего убийство по мотивам принадлежности к социальной группе.

Всего за прошлый год возбуждено 12 уголовных дел этой категории. 13 дел в отношении 15 человек направлены в суды.

— Дела о врачебных ошибках. Выделена ли у нас какая-то группа следователей, которая занимается такими делами. Проводится ли дополнительное обучение следователей? Как, в конце-концов, отличить проступок от преступления?

— Самый простой способ отличить — провести квалифицированное расследование. Сейчас в обществе сложилось определенное недоверие к медицинским работникам. Почему это происходит? Иногда недовольство обоснованное: существуют врачебные ошибки, факты неоказания помощи, отсутствие необходимых препаратов и оборудования. Но самая большая проблема на сегодня — у нас снизилось взаимодействие медицинского сообщества с простыми людьми. Умирает человек, особенно если это молодой человек, а не дай бог ребенок, у близких естественно возникает вопрос: от чего, по какой причине? И они идут к нам, потому что не понимают, почему умер их родственник, все ли было сделано для его спасения, потому что в больнице им ничего толком не объяснили, а зачастую даже не пытались этого делать. Иногда люди не получают даже элементарных объяснений: мы пытались спасти, но не смогли, сделали то-то и то-то.

Очень тонкий и важный здесь вопрос — уголовная ответственность наступает у врача только в том случае, если смерть пациента наступает в результате активных неправильных действий по лечению, либо бездействия. Когда врач пытался спасти жизнь, пусть даже совершил где-то ошибку, но человек умирает от заболевания, а не от действий врача — должна быть другая ответственность, не уголовная.

Врачи не боги. Нам, следователям, очень сложно самим определить эту грань — поэтому сложно делать выводы. Мы их делаем только на основании заключений судебных экспертов-медиков.

Это самый сложный вид экспертиз — по действиям своих коллег. Только высококвалифицированные эксперты могут дать объективный ответ на вопрос как действия врача повлияли на исход заболевания.

У нас есть несколько органов, которые обязаны проверят такие случаи — Минздрав, Росздравнадзор, ФОМС в ряде случаев. Все должны качественно и главное объективно выполнять свои функции. Проверяется организация диагностики и лечения, правильность диагноза, назначения лекарств, оперативных вмешательств. Однако, не получая исчерпывающих объяснений от лечебного учреждения, органов здравоохранения и контроля, куда можно обращаться, если ты не согласен, не понял что-либо, люди думают, что их обманывают. Поэтому идут к нам. В последнее время мы фиксируем серьезный рост таких заявлений. Реагировать на них, принимая процессуальное решение, мы должны по закону в течение 30 суток — за это время ни одна экспертиза качества не будет готова. До назначения исследований мы собираем всю медицинскую документацию, иногда не из одного учреждения, анализируем ее,

Итоги оптимизации челябинской медицины глазами жителей региона

назначаем ведомственные проверки, опрашиваем врачей и пациентов. Когда ситуация неоднозначная, установлены какие-либо нарушения при оказании медпомощи– принимается решение о возбуждении уголовного дела. Но не для того чтобы обязательно обвинить врача, а чтобы разобраться более объективно и качественно, установить истину. К сожалению, возбуждений дел от нас требуют родные умерших, считая, что только такой путь единственно правильный. Но для медицинского сообщества это катастрофа. Врач итак подспудно чувствует вину за каждый факт неудачного лечения, а возбуждение дела расценивает как факт признания его вины. Уголовное преследование — это крайний способ решения социальных проблем. Более того, только «посадками» мы еще ни одну такую проблему не решили. Она решается принятием комплекса профилактических, организационных и других мер. Поэтому мы говорим — давайте в органах здравоохранения, медицинском сообществе формировать какой-то порядок, отвечающий запросам людей. Чтобы гражданин имел возможность инициировать квалифицированное разбирательство, получить ответы на свои вопросы и механизм реализации ущерба, причиненного в результате неправильного, но не преступного лечения.

Мне кажется, необходимо нормативно проработать механизмы ведомственных проверок, сделать их доступными для граждан и по-возможности открытыми, выплаты компенсации родным за потерю близких через ФОМС. Сейчас такие выплаты реально люди могут получить только через суд, если докажут вину медучреждения. Нужно ввести обязательное страхование докторов, оказывающих экстренную и оперативную помощь от врачебных ошибок. А также более жестко закрепить правила и процедуру ведения медицинских документов.

Необходимы органы медиации в системе здравоохранения. Иначе, если мы и дальше будем решать эти проблемы только через возбуждение уголовных дел, мы потеряем медицину, причем в первую очередь, специалистов, оказывающих экстренную помощь: хирургов, реаниматологов.

Боясь ответственности, они перестанут подходить к сложным, экстренным пациентам, начнут перестраховываться, теряя время.

Всего нам поступило в прошлом году 130 обращений на действия врачей. Возбуждено 57 уголовных дел. По 52 заявлениям в возбуждении отказано. Четыре дела направлены в суды. 32 — прекращены, поскольку вины врачей не установлено. Остальные расследуем.

— Сегодня у вас профессиональный праздник…

— Да, пользуясь случаем, хотел был поздравить коллег и ветеранов с Днем образования Следственного комитета Российской Федерации. Следственный комитет России является надежной опорой государства, важнейшим звеном отечественной правоохранительной системы. Работа у нас — нелегкий труд, требующий профессионализма, верности присяге, высокой ответственности при исполнении служебного долга и личного мужества.

Желаю в сложной ежедневной работе по защите правопорядка, охране прав и свобод граждан неиссякаемой энергии, бодрости духа, успехов и высоких достижений в служении нашему Отечеству! Личного человеческого Вам счастья, благополучия, здоровья, любви и тепла родных и близких!